Жарким летним утром 17 июля 1979 года под рыбным прилавком на Гревской площади появился на свет Жан-Батист Гренуй. Вернее даже не появился, а извергся в этот мир захлебывающимся, злым криком. История сохранила немного фактов о существовании этого человеческого отродья, но совсем не потому, что он не заслуживал внимания. Наоборот, среди величайших чудовищ двадцатого столетия, коими были Ленин, Берия, Гитлер, Сталин, вполне заслуженно должен был занять свое место и Гренуй. И не остался он в памяти людей не потому, что его высокомерие и тщеславие были менее маниакальны, чем у его более известных собратьев по злому гению, и не потому, что его жестокость и цинизм оказались меньше, но только оттого, что его гений охватывал только одну сферу – запахи.
Гревская площадь представляла собой ужаснейшее место в Париже. Это была последняя точка в предложении, коим выражалась жизнь многих отребий того времени: а именно - она служила местом казни для низших слоев общества. Здесь, практически без суда, вешали уличных воров, насильников и прочую грязь, затем выбрасывая их смердящие трупы в общую яму, служившую могилой. Там их оставляли разлагаться на жаре, пока очередной сток городских канав не скрывал от взоров эти бесформенные останки под мутно-коричневой жижей.
Почти прямо у этих ям располагался беднейших рынок города, где торговцы, уже привыкшие, насколько это вообще было возможно, к запаху гниющей человеческой плоти, продавали дешевую пищу. Как раз под одним из таких лотков и суждено было явиться миру нашему герою. Его мать торговала рыбой. Женщина ненавидела детей, считая их нежелательным следствием естественной потребности тела, а потому, не задумываясь, бросила этот комок мяса подыхать под прилавок и покинула с облегчением старую площадь.
Однако Гренуй не погиб. Будто клещ, вцепившийся в круп лошади, он цеплялся за жизнь, без всякого осознания смысла действия. Он кричал оглушительным хриплым воем, возвещая о своей необходимости в человеке. Вернее, в человеке, его тепле, он не имел ни малейшей необходимости - ему нужны были лишь следствия: корм и ночлег.
Его извлекли из-под прилавка и отправили в ближайший монастырь бенедиктинцев, где Жан-Батист получил свою порцию провианта, и на том был доволен. Через несколько дней его определили в приют кормилицы, где он и провел свое раннее детство.
Ребенок рос странным. Он практически не говорил, выражая свои пожелания жестами или односложными звуками. Казалось, что он не думает. Он не интересовался ничем вокруг – самая малость пищи для поддержания сил и поленница в сарае для сна были тем единственным, что заставляло его подходить к людям. Все свое время он проводил, блуждая по переулкам города, бесцельно, почти с закрытыми глазами.
Но сам Гренуй знал, чего хотел. С первых мгновений жизни он проявил феноменальное чутье на запахи – они складывались в его памяти, будто в библиотеке. Он никогда не забывал их и восстанавливал перед своим воображением в мельчайших подробностях. Он обонял этот мир. И более его ничего не интересовало. Мальчик шел по запаху, ни разу не ошибившись дорогой, ни разу не наткнувшись на прохожего - потому что он чуял их. Да, именно как хищное алчущее животное, идущее по следу крови, Гренуй рыскал по Парижу, коллекционируя запахи. Его привлекала идея владения всеми запахами мира. Он был точно уверен – никого на свете нет, не было и не будет с таким чувством обоняния. А потому он должен был взять все. Его не интересовало ничто на свете – вокруг были убогие предметы, замечательные лишь одним – неповторимым, уникальным ароматом, которых тут же сдирался с них как скальп носом этого маленького клеща и бережно укладывался в далекие закрома памяти.
Стоит упомянуть, что швейцарский писатель Патрик Зюскинд, впервые поведавший миру историю о Гренуе, немного исказил в целях романтического стиля повествования факты жизни Жана-Батиста. В жизни его судьба складывалась чуть менее замечательно. Собрав все запахи города, клещ Гренуй решил его покинуть. Возможность представилась как нельзя лучше. В монастыре остановился знаменитый ученый и путешественник, маркиз А*, основатель теории вредительного флюида. Он считал, что здоровье человека прямо связано с его удаленностью от земли, излучающей смертоносный флюид. Сам маркиз жил в горах Италии, связывая с этим свой молодцеватый вид.
Ратуя за распространение этой замечательной теории и своей популярности, маркиз был несказанно рад случайной встрече с Гренуем – вот оно живое доказательство! – человек почти карликового роста с серо-желтым цветом лица и угрюмыми глазами явно был отравлен флюидом. Маркиз тут же сочинил печальную историю о мальчике из… Белоруссии! О, да! Это уже звучало ужасно для чуткого светского уха европейца – страна медведей и пьяниц. Маркиз знал только, что там есть «крестьяне» - землепашцы, полурабы. Ученый европеец не очень заботился о правдивости своего знания, так как верил, что он выел неотразимую идею.
Итак, Гренуй был перевоплощен в белорусского землепашца, отравленного флюидом. Ему было дано имя Анатоль – маркиз знал, что оно перекликается с каким-то белорусским вариантом – и изобретена фамилия «Тихончик»: парень и впрямь не говорил ни слова. Клещ затаился и ждал. Все пока шло по плану – паразит готовился к прыжку на тело жертвы.
Маркиз провез свой экспонат через всю Францию, показывая его на научных собраниях в подтверждение своей теории. Ему рукоплескали, его возносили. Газеты печатали его выступления, появлялись последователи.
Скоро Жан-Батист надоел благородному мужу науки. К тому времени они уже перебрались в Италию, прибыв на Сардинию. Тут маркиз решил избавиться от становившегося обузой экспоната: Гренуй чувствовал, что пора освобождаться – вокруг скопилось море новых запахов, которые требовали аккуратной укладки в сознание. На Сардинии маркиз оставил его, отплыв в северную часть страны. Теперь «белорус» мог вздохнуть спокойно.
Сначала он не очень присматривался к месту своего нового обитания – его занимали запахи, но затем он все же отдал себе отчет в своем местонахождении.
Это была футбольная школа клуба «Кальяри».
Запахи трудового пота занимали Гренуя. Он научился отличать, как пахнут чувства – радость и горе, ненависть и обожание. Перед ним встала новая цель – он хотел овладеть миром. Он должен был научиться управлять этими ненавистными, никчемными людьми. Он мечтал не просто отобрать у них запах, но вызывать его в них, менять, доводить этих жалких существ до экстаза одному ему понятными способами. И еще больше ненавидеть их оттого. Ненавидеть за все то, что они сделали ему, за его жизнь, за его гениальность.
Гренуй жаждал заставить их любить себя, потому что презирал их. Он желал абсолюта власти.
Ночи напролет клещ проводил за смешением запахов, изобретая новый аромат. Аромат отсутствия человеческого запаха. Он смешал в мельчайших пропорциях множество отвратительнейших запахов, он не останавливался ни перед чем, чтобы добыть их, умерщвляя животных и птиц, бродя по кладбищам, стокам и свалкам.
И настал тот день.
На спину Гренуя была надета красно-синяя футболка с номером «18» на спине и фамлией «Тихончик». Он вышел на зеленый газон поля. Он не знал, почему нужно играть с этой командой, не знал ее названия, но знал точно – на трибунах сидело ровно 8950 человек. Он почувствовал их. Почувствовал каждого, во всей дурманящей неповторимости запахов.
Он мучался ожиданием. Его терзали звуки слащавого голоса, нудно барабанившие «Серия С. Матч 14-го тура: Фермана – Кальяри». Он ждал. Клещ снова готов был броситься. На этот раз его ждал апофеоз.
Он облился ароматом из флакончика и пропал для людей. Лишь кривая ухмылка обезображивала его лицо – эти бесполезные создания уже ничего против него не могут: они не чувствуют его. Его! Которого они не замечали, считали за низшее существо, убожество… Сегодня его день. Все будут думать, что «Тихончик» великолепно сыграет, а на самом деле, когда он пронесется мимо, они будут ощущать рядом запах пустоты – а потому не двинутся.
Свисток. Пронзительный, мерзкий… Упоительный! Торжество, вакханалия….
Пас «Тихончику» лениво совершил эстонец Эдер и тут же онемел. «Белорус» рванулся с центра поля прямо на соперников. А Гренуй бежал. Бежал на итальянца Пирро и чувствовал его спокойную уверенность, сладковатый приторный запах легкого пота разминки. Клещ прыгнул. Будто ветер пронесся Гренуй мимо форварда «Ферманы», а тот лишь ошалело посмотрел вокруг, будто прикипев подошвами к газону.
Злая улыбка Гренуя превратилась в оскал. Он бросился дальше. Центральный полузащитник все также проводил его грустным взором, спустя минуту после рейда «белоруса». Оставалось самое приятное: пара центральных защитников и вратарь – трио самых сильных, самых теплых от уверенности и вальяжности игроков. Гренуй обонял их. Обонял их сознание собственной значимости на поле и оттого Жан-Батист ненавидел их еще сильнее. Обойдя как стоячих пару заплывших жиром оборонцев, пройдя вплотную на линию ворот, Гренуй остановился.
Сознание жгло его нестерпимым огнем. Мозг пылал. Он взял паузу и вдохнул как можно глубже аромат этого огромного мясного стада трибун. В его руке появилась вторая ампула – в ней был самый его лучший аромат: аромат любви. Он представлял его всю свою жизнь, и вот наступил момент его использовать.
Гренуй зло пнул кожаную сферу в невод за спиной надменного кипера хозяев и бросился к трибунам. В воздухе повисла пауза. Стояли игроки «Ферманы», стояли на своей половине поля все остальные игроки «Кальяри», замерли трибуны.
Гренуй на ходу плеснул себе в лицо содержимое той заветной ампулы…
И мир сошел с ума.
Тысячекратно усиленные ароматы полились с трибун, волнами обрушаясь на маленького кровожадного клеща. А он пожирал их носом. Втягивал смрад нечищеных, орущих ртов, вонючего дыхания из больных желудков; он обонял горе и радость, ненависть и любовь к себе.
Как шальной, он бегал по полю, еще и еще вдыхая оттенки всех человеческих эмоций. Он уже не помнил ни о чем – коснулся ли еще хоть раз мяча? Матч еще идет? Девяносто пять минут пролетели мгновением, легкой дымкой полусна в атмосфере абсолютного блаженства власти, ненависти и презрения.
Гренуй готов был разорвать их всех: ярость переполняла его, он упивался ей как де Сад, он был в аффекте от своего гения.
А на табло так и осталось: Фермана – Кальяри 0:1. 2’Тихончик.
Забивал ли кто мяч быстрее и красивее? Гренуя это не волновало.
Он знал, что достиг всего. Что он выше людей, что он отомстил.
Гренуй с отвращением смотрел на эту жизнь – она для насекомых. Ему не нужна их любовь, ему не нужно их обожание. Он будет пинать их как собак, а люди станут целовать ему ноги. Потому что они глухи к запахам. Они ущербны, уродливы.
Услышав снова мерзкий звук свистка, Жан-Батист сорвал с себя футболку и чувствуя апогей нечеловеческой мизантропии, захолонувшей его всего, бросился на трибуны, в толпу обожающих его больше собственной жизни. Его любили все – фанаты обеих команд, сами не понимая почему, были благодарны маленькому бледному уроду, ненавидевшему их больше всего на свете.
Эти сумасшествующие люди, не способные справиться с открывшимся в них счастьем, бросились на него как на воплощение своей мечты. Каждый хотел коснуться его, взять от него немного, чтобы эта безумная эйфория не заканчивалась никогда. Они не помнили ни о чем.
Почти девять тысяч людей разорвали в клочья немощное тело, пытаясь завладеть титаническим духом.
Так погиб Жан-Батист Гренуй.